Осень в Петербурге

Комментарий

"Завязка романа - вполне в манере Достоевского - почти детективная. Из уютного тихого Дрездена, где Достоевский живет с молодой женой Аней и маленьким ребенком, писатель приезжает в сумрачный и тревожный Питер. Приезжает потому, что десять дней назад здесь погиб его приемный сын Павел. То ли покончил с собой, то ли убит. А если убит, то непонятно кем - то ли полиция его выбросила с дроболитной башни, то ли друзья - революционеры-нечаевцы. Почему, зачем и кому помешал Павел - неизвестно. И правду узнать может лишь отец - Достоевский. Если, конечно, захочет.

Однако остросюжетная завязка - не более чем обманка, пустышка, дверь в никуда. Причина смерти Павла Исаева не важна. Важно - догнать его на пути в Аид, развернуть к себе, обнять, посмотреть в лицо. Получить прощение и рассказать о своей к нему любви. Именно этого, а не возмездия убийцам, не истины ищет в Петербурге Достоевский. Из Петербурга начинает он свой спуск в ад вслед за мертвым сыном". Галина Юзефович, "Вести.ру"

"Dostoyevsky-trip на этот раз состоит в том, что сам Достоевский проваливается в пространство своих романов. Остроумно манипулируя чужими персонажами, Кутзее живописует тот ад в душе Достоевского, из которого повыскакивали его "Бесы"; у этого человека в голове не то что банька с пауками - целые Сандуны, кишащие насекомыми. Несимпатичный костлявый бородач бьется в эпилептических припадках, занимается любовью с домохозяйкой, ползает по комнате, одетый в вещи мертвого пасынка. Если это и детектив, то детектив петербургский - о муках души, которую писатель вынужден истязать ради литературного заработка. Кутзеевский Достоевский - аморальный Бог Отец, посылающий в мир через свои романы многочисленных страдальцев, за которыми ему и нравится, и мучительно больно наблюдать". Лев Данилкин, "Афиша"

"По мере того как читатель все глубже погружается в тусклую, унылую атмосферу осеннего Петербурга (как говорил Достоевский, самого умышленного города на земле), по мере того как все больше захватывает его “бесовское” кружение героев и движение криминальной интриги, тем реже он вспоминает, что главным действующим лицом является Достоевский. То есть об этом, конечно, не дает забывать славное имя героя, но сам он, как это ни странно, вызывает читательский интерес вовсе не потому, что является его обладателем. Человек, изображенный в романе Дж. М. Кутзее, — смятенный, бегущий людей, скорбящий о своем нелепом отцовстве, — этот герой заслуживает сочувствия сам по себе. Автор порой ошибается в деталях, но он чрезвычайно чуток к пространству, он с удивительным вкусом воспроизводит внутренний ритм чужой — петербургской — жизни, ощущает ее сумрачную тональность, ее трагедийный подтекст. Дух “достоевского и бесноватого” Петербурга витает над сценой. И эпизоды “сошествия во ад” — в сырые подвалы, где обитают проститутки и голодные дети (и одновременно таится готовый извергнуть клеветы подпольный печатный станок), эти проходы в глубину петербургских трущоб выдержаны в стилистике русского городского романа. Возможно, “эффекту присутствия” в немалой мере споспешествует как бы заимствованный у русской прозы язык: хотелось бы верить, что это заслуга не только прилежного переводчика". Игорь Волгин, "Иностранная литература"