«Важно, чтобы семьи после приёма ребенка оставались крепкими»

Примерно 5000 детей ежегодно приёмные семьи возвращают в детские дома. Родители не справляются с нагрузкой, оказываются не готовы к особенностям  подопечных, не могут выстроить отношения внутри семьи. Большинство из этих случаев можно было бы предотвратить, если бы семьи во время обратились к специалистам. Фонд «Найди семью» занимается комплексным сопровождением приемных семей и помогает решить проблемы, которые часто кажутся неразрешимыми. 

Мы поговорили с президентом фонда «Найди семью» Цеплик Еленой Александровной о том, почему школа приёмных родителей иногда не справляется с поставленными задачами, как переживают травму дети, которых вернули, и как можно  докопаться до причин сложного поведения приемного ребенка.

—  Когда и при каких обстоятельствах был создан Фонд?

— Наш фонд создавался как воплощение идеи системной помощи в решении социальной проблемы сиротства в России. Это было тогда, когда был принят закон Димы Яковлева, и существенные усилия государства, в том числе и коммуникационные, были направлены на то, чтобы детей из детских домов разбирали в российские семьи. Прежде чем создать фонд, мы пообщались с разными специалистами, в том числе с самым известным психологом в области проблемы сиротства Людмилой Петрановской, и поняли, что раздать детей – не самая сложная задача. Самая сложная – сделать так, чтобы семьи после приема ребенка оставались крепкими, счастливыми и благополучными, а дети адаптировались к жизни в семье и не возвращались в детские дома. Именно поэтому мы занялись сначала развитием сопровождения приемных семей, а потом и подготовкой кандидатов в приемные родители.

— С чем связаны возвраты ребят в детские дома? И сколько их происходит ежегодно?

Статистики по возвратам приемных детей в детские дома в корректной форме нет, но есть экспертные оценки. И это цифры в несколько тысяч в год, примерно 5  тысяч. Это очень-очень много: 5 тысяч несостоявшихся приемных семей и 5 тысяч детей, получивших тяжелейшую психологическую травму во второй раз.

Причины, которые приводят к таким тяжелым решениям, как правило, связаны именно с тем, что у семьи не хватило собственного ресурса и поддержки помогающих специалистов для того, чтобы принять и преодолеть прошлый травматичный опыт ребенка, скорректировать особенности его поведения, адаптироваться самим и адаптировать свое социальное окружение к новому члену семьи. 

Ребенок из детского дома отличается от домашних детей: у него за плечами такое количество страшных испытаний, которое обычным взрослым людям даже и не снилось. Все психологические травмы, пережитые ребенком до попадания в приемную семью, отражаются на его поведении. Он может быть агрессивным, непослушным, у него могут случаться истерики, он ничего не понимает в том, как устроена нормальная семья, как взрослые люди могут быть хорошими, добрыми, защищающими и заботящимися родителями. Это очень сложно, принять и реабилитировать такого ребенка.

— Сейчас кандидаты в приемные родители проходят обязательно школу приемных родителей. Почему они после обучения оказываются не готовы к трудностям?

— Прохождение школы приемных родителей в этом вопросе – очень хорошее подспорье, если школа дает качественную подготовку. К сожалению, качественные школы нужно искать, а во многих регионах их нет в принципе. Чтобы стать ведущим Школы приемных родителей, специалист (это должен быть психолог с конкретной специализацией на детях-сиротах) должен пройти глубокое обучение и в процессе практики наработать нужный опыт. Понятно, что возможности для такого обучения ограничены. В органах опеки работают чиновники, они не имеют специального образования и дополнительной подготовки. Хороших школ приёмных родителей единицы.

И даже после хорошей ШПР семье практически всегда нужна помощь. Потому что одно дело – это теоретически знать, что в семье появится ребенок с тяжелым опытом и особым поведением, а другое – получить это на практике. Часто приемные родители рассказывают очень сложные истории про то, как с ребенком трудно, как ты перестаешь принадлежать себе целиком и полностью, как ребенок не может нормально общаться с братьями и сестрами, как он дерется до крови в садике или школе, не хочет и не может учиться, не хочет и не может участвовать в жизни семьи. Чтобы докопаться до причин сложного поведения приемного ребенка, нужен специалист с очень высоким уровнем подготовки. Именно такие специалисты и работают в нашем фонде. У нас есть собственная инфраструктура поддержки приемных семей, и получить помощь могут семьи на всей территории России. Где-то очно, где-то – дистанционно.

— Какой вид поддержки получают приемные родители от вашего фонда? И какой вид поддержки требуется чаще всего?

Наша помощь – комплексная и системная. Когда семья обращается к нам фонд со своей проблемой, мы обязательно проводим так называемое «входящее собеседование», во время которого специалист по специальной методике опрашивает родителей, чтобы выяснить не только конкретный запрос, но и общую ситуацию в семье, понять, что там происходит с родителями и ребенком. Результаты этой беседы обсуждается на консилиуме, в котором участвуют самые разные специалисты: детские, взрослые и семейные психологи, нейропсихологи, дефектологи, юристы и социальные работники. По итогам консилиума для семьи вырабатывается индивидуальный маршрут помощи. Мы предлагаем семьям самые разные формы работы и выстраиваем ее так, чтобы закрыть максимальное количество проблем, поддержать и стабилизировать семью. 

Больше всего, конечно, требуется именно психологическая помощь родителям и ребенку, но и, например, социальный работник тоже востребован достаточно часто (он решает самые разные проблемы с социальным окружением семьи – со школами, детскими садами, кружками и пр.)

— Большинство школ приемных родителей оказывают сопровождение семьям, которые взяли детей из детского дома. Когда родители приходят к вам? 

Мы тоже занимаемся как раз сопровождением. Все дело в качестве услуги. Ни одно сопровождение в государственной организации не может дать семье такой глубины и качества поддержки, который предоставляем мы. Я уже рассказывала про специалистов, которые должны быть обучены, постоянно находиться в практике, проходить регулярные супервизии – только в этом случае помощь будет эффективной. Сопровождение в государственных организациях, о которых вы говорите, чаще всего осуществляется не в виде помощи, а в виде контроля. Что для семьи, находящейся в адаптационном стрессе, может только усложнить весь процесс.

К нам родители могут прийти абсолютно на любой стадии проблемы. Самый лучший вариант – это сразу после принятия ребенка, когда проблем, собственно, еще и нет. Тогда мы в плановом порядке поддерживаем и подстраховываем семью, процесс адаптации идет легче, семья не доходит до психологического истощения, и помощь получается более плановой и, будем честными, более дешевой.

Если же семья долго пытается справиться сама и приходит к нам уже на стадии «заберите немедленно, завтра отвезу его обратно в детский дом», то это другая ситуация. Она тоже может быть скорректирована (да, не в 100 процентах случаях нам удается предотвратить отказ от ребенка, но мы всегда (!) добиваемся того, чтобы ребенок не возвращался в детский дом, а передавался в другую семью, которая сразу же приходит к нам на сопровождение, наши специалисты сопровождают подготовку ребенка к передаче в другую семью, саму передачу и адаптацию).

Поэтому я всегда призываю приемных родителей: не ждите, когда станет ужасно, не ждите, когда станет очень плохо. Приемный ребенок – колоссальная нагрузка на семью, приходите сразу – и адаптация пройдет по более мягкому сценарию, вам будет проще.

 — Сколько требуется времени, чтобы помочь семье и какие именно шаги предпринимаются?

— Не так давно у нас был случай, когда в наш фонд обратилась мама. Она воспитывала одна двух сыновей: кровного и приемного, мальчики младшего школьного возраста, без особых проблем в учебе. Приемный сын жил в семье к моменту обращения уже два года.

Мама собиралась вернуть его в детский дом, потому что у нее стали очень серьезно разлаживаться отношения с кровным сыном. Мальчик вдруг стал очень плохо вести себя в школе, и учителя были в шоке: это всегда был воспитанный, спокойный и позитивный ребенок, который легко учился и получал хорошие оценки. А тут он превратился в драчуна, на которого жаловались не только одноклассники, но и их родители. Классный руководитель не вылезала от директора, маму постоянно вызывали в школу. При этом дома сын никак не мог объяснить свое поведение, замыкался, грубил и запирался от мамы в ванной. В итоге в семье сложилась ужасная ситуация, когда мама потеряла контакт с кровным, очень любимым ребенком и ничего не могла с этим сделать.

При этом кровный сын никогда не обвинял ни маму, ни приемного брата ни в чем, не ревновал, не высказывал никаких претензий.

После диагностики у наших психологов семье были предложены разные формы работы. Индивидуальные консультации психолога для обоих мальчиков, а также психотерапевтическая группа по восстановлению родительского ресурса для мамы. Кроме того, в школу, где учились мальчики, сходил социальный работник нашего фонда. Ему удалось наладить диалог сначала с классным руководителем, а потом – с родителями одноклассников, объяснить всем, что семья переживает сложный период, когда ей нужна поддержка, а не всеобщее осуждение.

Уже через три месяца работы ситуация в семье начала меняться. Кровный сын перестал грубить маме и кричать на нее, научился объяснять, что он чувствует в тот или иной момент времени и какой реакции мамы на его чувства ему бы хотелось. Выяснилось, что мальчик считал, что мама должна уделять все внимание приемному брату, потому что он из детского дома, у него была трудная жизнь и ему постоянно нужна помощь и поддержка мамы. Сам же кровный ребенок при этом не перестал быть ребенком, и, отказавшись от внимания мамы из лучших чувств в пользу приемного брата, перестал справляться со своими эмоциями, со своей жизнью. Все просто и закономерно, но ребенок не мог понять это сам и тем более объяснить это маме. А мама лишь видела очень плохое поведение – и не понимала, что случилось.

Сейчас в этой семье все в порядке. Мама уже справляется без нашей поддержки, а оба мальчика ходят на занятия по арт-терапии для гармонизации своих эмоций и поддержания психологической стабильности.

Бывают всякие истории, и да, бывает так, что мы откладываем отказ от ребенка, но не можем его предотвратить. В таких случаях мы работаем на то, чтобы ребенок жил в первой приемной семье до тех пор, пока найдется новая семья, а затем сопровождаем подготовку и передачу ребенка.

— Бывает, что ребенку все-таки лучше вернуться в детский дом и не оставаться в приемной семье? 

— Это бывает, когда в приемной семье случается регулярное физическое насилие над ребенком, когда родители совсем не идут на контакт с помогающими специалистами, и в результате жизнь и здоровье ребенка находятся под угрозой. Но надо понимать, что таких случае, правда, очень мало, помочь можно очень и очень многим семьям – были бы на это ресурсы.

— Распространено мнение, что есть категория приемных родителей, которые берут детей ради денег. Насколько часто вы сталкиваетесь с такими семьями?

— Это больше миф, чем реальность. Во-первых, выплаты на приемных детей совсем не такие сказочно большие. Во-вторых, приемные дети – это, правда, огромная нагрузка и работа, и делать ее может человек, который действительно любит детей и хочет помочь тем, у кого начало жизни сложилось трагически. В-третьих, в самой по себе мотивации взять ребенка и получить за это выплаты нет ничего плохого. Если человек хочет заработать, приняв в семью ребенка из детского дома, - это не плохо. Плохо, если ребенок потом живет без заботы и защиты, но это же не история про деньги. Не справляться с воспитанием приемного ребенка может и тот, кто «на входе» про деньги не думал в принципе. А тот, кто думал, вполне может оказаться отличным приемным родителем.

На возмещение расходов в связи с усыновлением ребенка-сироты родителям в Москве выплачивается единовременная выплата в размере 5 прожиточных минимумов — 90 145 рублей, на второго усыновленного ребенка 7 прожиточных минимумов — 126 203 рублей и третьего и последующих детей — 10 прожиточных минимумов — 180 290 рублей.

— Что переживает ребенок, который пережил вторично травму предательства? 

Возврат ребенка в детский дом для него – очень большая психологическая травма. Ребенок убеждается в том, что он «какой-то неправильный», что его невозможно принимать и любить просто так, не за хорошее поведение, не за правильные поступки или высокие оценки в школе. Такой ребенок перестает совсем доверять взрослым, и в этом основная проблема. Потому что в обычной семейной ситуации отношения привязанности между взрослыми и детьми строятся на доверии: родители отвечают за ребенка, решают задачи, связанные с его жизнью, развитием, здоровьем и безопасностью, а ребенок доверяет им, следует за ними, выполняет их просьбы, «слушается». Это базовый механизм, который дает сбой, когда ребенок оказывается в детском доме сначала один, а потом и другой раз. И дело не в том, что после возврата он становится каким-то более ущербным, а в том, что в дальнейшем с ним будет в разы труднее выстроить отношения привязанности, основанные на доверии.

Конечно, психолог с нормальной подготовкой может облегчить эту ситуацию для ребенка. Но, как я уже говорила не раз, таких кадров в государственной системе мало, им просто неоткуда взяться.

— Ребенок, которого вернули, имеет шансы устроиться в семью повторно или для него это часто оказывается клеймом, на которое обращают внимание потенциальное родители? Есть в вашей практики случаи, когда ребенка повторно удачно устраивали в семью после отказа?

Конечно, приемные родители часто опасаются брать ребенка после возврата. Всем кажется, что «вернули его не просто так», и мало кто задумывается о том, что возврат – это прежде всего родители не справились, а не ребенок «подвел». Но тем не менее и таких детей тоже берут в семьи, их адаптируют и реабилитируют – нет ничего невозможного при правильном, системном, профессиональном подходе к сопровождению и при доброй воле приемных родителей.

— Как вы ищете специалистов для детей? 

Кадры мы ищем очень по-разному. Кто-то приходит сам, кто-то – по объявленной вакансии, кого-то приводит сарафанное радио, кого-то рекомендуют коллеги. Самое главное, что мы всегда обучаем своих специалистов, ни один из них не работает сам по себе. У нас есть и система обучения, и система супервизий, и система мониторинга и оценки. Именно такой подход позволяет нам предоставлять качественную помощь и быть уверенными, что наши программы работают именно так, как мы это задумали.

— Что самое сложное в вашей работе?

Я бы сказала, что в нашей работе самое сложное – работать системно и вдолгую. Наша помощь очень востребована, запросов на нее очень и очень много. И нам очень важно, во-первых, делать все, чтобы помочь максимальному количеству приемных семей, а во-вторых, при этом сохранять наши высокие стандарты помощи. Понимаете, можно всей командой вложиться по полной в одну трагическую историю и вытащить ее, оставить ребенка в семье, маме придать сил и уверенности, папе – стабильности и понимания. Но если при этом специалисты выгорят и потеряют силы и мотивацию, то кто поможет тем, у кого все не так плохо, но если не вмешаться сейчас, то станет «так» и ребенок направится прямиком в детский дом?

Самое сложное – построить фонд и его помогающую работу так, чтобы она не истощалась, а развивалась, чтобы были счастливы и те, кому помогают, и те, кто помогает, и чтобы социальная проблема, на решение которой мы работаем, все же потихоньку решалась.

Благотворительность вместе с Ozon Забота

Фото: Shutterstock